ответ-привет (оч. временная запись)

Друг, не преувеличивайте зависимость искусства от ежедневности. Я имею в виду не искусство как выставка или шоу, а как глубинный процесс в наших мозгах, при помощи него мы строим образы, которые позволяют нам решать проблемы, свои и чужие, а отношения со зрителями/читателями вообще вопрос вторичный-третичный.
В двадцатом веке было столько переломов и изломов в реальной жизни, а посмотрите на искусство, и оно топталось не раз в тупиках и глухих переулках, но по своей логике, в основном, конечно... это поток, края которого конечно обмываются берегами, но середина и глубина стоят на других вещах - на физиологии восприятия, на мозговых процессах, на наших генах, на зрении, которое мало изменилось за десятки тысяч лет... На нашем личном отношении к жизни, К ЖИЗНИ, а не только к событиям текущего дня. Некоторые чувствуют это в сорок, а другим нужно, чтобы смерть их тронула за плечо...
Я понимаю и сочувствую призывающим участвовать в ежедневных потасовках, но это только края потока, а не его глубина, и хорошо бы... и каждому хочется... а может я ошибаюсь, и вовсе не каждому, да и вообще небольшому числу людей... хочется свое небольшое слово сказать о своей жизни, о своем взгляде на вещи, а вы меня хотите перебивать, другое, мол, сейчас важней!!! Нет, не важней, во всяком случае каждый волен выбирать, только вот что - ничего серьезного нельзя делать одной рукой и между прочим - не получится...

серобуромалиновые

......................................

.....................................

.................................................

тема-богема...

Художники и писаки присваивают страх артистов - исчезнуть, если не маячишь перед глазами постоянно. Впрочем, очень хорошие артисты не боятся пауз и молчания, предпочитают не позориться. Однако, страх осязаем этот, и многих подчиняет: если не пишет как машина, то хотя бы пьет регулярно со своими. Говорят, помогает. Но рисование и писание не профессии, если всерьез, это способ внутренней жизни, кипишь как чайник, забытый на плите, и брызги кипятка во все стороны... А потом... а потом суп с котом - кончается вода, плита раскалена, чайник трясется, ни капли в нем... Главное, вовремя плиту отключи...

У НАС ДРУГОЙ ПУТЬ... (Из романа "Vis Vitalis" )

....................................
Зима дала всем передышку, туман размывал тени, вокруг таяло и плыло, шуршало и трескалось. Ощущения, как замерзшие звуки, вместе с январской оттепелью ожили, поплыли одно за другим. Марк снова всю ночь лихорадочно действовал, просыпался взбудораженный, схватывал отдельные, пронзительные до слез моменты - щетина отца, который прижимает его к себе, несет по лестнице наверх, тяжелые удары его сердца... острые лопатки матери, когда она на миг прижималась к нему в передней - сын приехал... Голоса... Напряженный и хриплый голос Мартина... Язвительный смешок Аркадия...
- Я был все время занят собой, но, все-таки, многое помню!
....................................
- Ну, как там ваш Ипполит? - спрашивали у Марка знакомые.
- Действует, строит... кто-то, видите ли, должен нас спасти... - он махал рукой, давая понять, что эти дела ему не интересны. А новое дело - его рукопись о науке, вернее, о своей прежней жизни с ней - давалось с трудом, с долгими перерывами. Да и делом он его не считал - усилие, чтобы освободиться, отряхнуться от прошлого, и тогда уж оглядеться в ожидании нового. Он все ждал, что, наконец, прорвется опутывающая его пелена, и все станет легко, понятно, свободно - как было! Может, от внешнего толчка, может, от свежего взгляда?.. В общем, что-то должно было к нему спуститься свыше или выскочить из-за угла. - Чем ты отличаешься от этих несчастных, ожидающих манны небесной? - он с горечью спрашивал себя. В другие минуты он явственно ощущал, что все, необходимое для понимания, а значит, и для изложения сути на бумаге, в нем уже имеется. А иногда...
- Какая истина, какая может быть истина... - он повторял в отчаянии, сознавая, что никакая истина ему не нужна, а важней всего оправдать собственную жизнь. В такие минуты вся затея с рукописью казалась ему хитрым самообманом.
- Я все время бросаюсь в крайности, - успокаивал он себя по утрам, когда был разумней и видел ясней. - Просто связи вещей и событий оказались сложней, а мои чувства запутанней и глубже, а действия противоречивей, чем мне казалось в начале дела, когда я еще смотрел с поверхности в глубину.
Теперь он копошился и тонул в этой глубине. И уже не мог отбросить написанное - перевалил через точку водораздела: слова ожили и, как оттаявшие звуки, требовали продолжения.
- Нужно ухватиться за самые прочные концы, и тогда уж я пойду, пойду разматывать клубок, перебирать нить, приближаясь к сердцевине...
Самыми прочными и несомненными оказались детские и юношеские впечатления. Именно в тех слоях впервые возникли простые слова, обозначавшие самые важные для него картины: дом, трава, забор, дерево, фонарь, скамейка... Они не требовали объяснений и не разлагались дальше, неделимые частички его собственной истины - это была именно Та скамейка, единственный Фонтан, неповторимое Дерево, этот Забор, Те осенние травинки, тот самый Желтый Лист... Что-то со временем прибавлялось к этому списку впечатлений, но страшно медленно и с каждым годом все неохотней. Они составляли основу, все остальное держалось на ней, как легковесный пушок на тонком, но прочном скелетике одуванчика. Детский его кораблик, бумажный, все еще плыл и не тонул; он навсегда запомнил, как переживал за этот клочок бумаги... а потом переживал за все, что сопротивлялось слепым силам - ветру, дождю, любому случаю...
- Дай вам волю, вы разлинуете мир, - когда-то смеялся над ним Аркадий, - природа соткана из случайностей.
- Вы, как всегда, передергиваете, - горячился Марк, - случайность, эт-то конечно... но разум ищет в природе закон! Жизнь придает всему в мире направление и смысл, она, как говорит Штейн, структурирует мир...
- В вас поразительное смешение невозможного, - сказал тогда Аркадий с ехидцей и одобрением одновременно, - интересно, во что разовьется этот гремучий газ?.. А разум... - старик махнул рукой, - Разум эт-то коне-е-чно... Мой разум всегда был за науку, А Лаврентий... вы не знаете уже, был такой... он как-то сказал, и тоже вполне разумно - "этот нам не нужен!" Действительно, зачем им был такой? Столкнулись два разума... ведь, как ни крути, он тоже разумное существо...и я в результате пенсионер, и даже десять прав имею... А теперь и вовсе в прекрасном саду, в розарии... или гербарии?.. гуляю в канотье. Все тихо вокруг, спокойненько... В канотье, да! Не знаю, что такое, но мне нравится - вот, гуляю! Все время с умными людьми, слышу знакомые голоса, тут мой учитель... и Мартин, бедняга, жертва самолюбия, не мог смириться... Я понимаю, но я, оказывается, другой. Для жизни мало разума, Марк, мало!
Не раз он просыпался в холодном поту и вспоминал - кто-то властный, жестокий, совершил над ним операцию - безболезненно, бескровно... а, может, просто раскололась земля? - бесшумно, плавно, и другая половина уплывает, там что-то важное остается, но уже не схватить, не вспомнить...
- Вот взяли бы да записали все это для меня! - сказал Аркадий. - Мир не рухнет от вашего разочарования.