КАЛЕЙДОСКОП (КЛ-2006)
Apr. 24th, 2007 07:57 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
dan_markovich76еще фрагмент романа
.................
Нет, нельзя сказать, что пропал его интерес к делу, но рядом с интересом поселилось равнодушие, и даже отчаяние: никчемная жизнь грозила ему из темного угла, а он больше всего боялся пустой жизни. Оттого ему часто становилось тошно, душно, в тридцать пять он не мог смириться с тем, что оказался обычным человеком. Он раскрывал журнал и видел: модные пиджаки удаляются, шикарный английский рокот уже за углом... "сделано, сделано" звенели ему колокольчики по утрам, но и это его все меньше волновало - "пусть... сколько можно бежать по общей дорожке..." Но позволить себе остаться на обочине, ни с чем... как Аркадий, выкинутый за борт жизни? Самому?.. Ему не простила бы мать, и Мартин, конечно, тоже.
Как-то они основательно надрались с Аркадием... Ну, можно ли было представить в начале! Старик, захмелев, завел свою любимую песню:
- Мы вольные птицы, пора, брат, пора
- Туда где, туда где, туда где, туда
- Когда где, когда где, когда где, когда
- Всегда где, всегда где, всегда где, всегда…
.......................................
- А не надоела ли тебе моя рожа? - Марк сам себе надоел.
- Не-е, ты мне кое-кого напоминаешь... Я тоже был идиот.
- Я сам себе надоел, понимаешь?.. Устал от себя.
- Ты еще молодой, нельзя так говорить, дело-то интересное у тебя.
- Дело-то, конечно, ничего... Я сам себе не интересен стал.
- Главное - живи, тогда все еще можно починить.
В тот вечер у них была "шрапнель" - солдатская каша, банка отличного майонеза и много хлеба. Старик всегда беспокоился - "хватит ли хлеба?" Его хватило, и до глубокой ночи они, спотыкаясь, вели сердечный разговор. Вышли на балкончик, что повис над оврагом. Звезды лупили с высоты бешеным светом. "Бывает осенью, - сказал старик, - а луны, этой плутовки, не надо". Он свет луны считал зловещим, в лунные ночи стонал, кряхтел, вставал раз двадцать, жадно сосал носик чайника, сплевывая заваренную траву.
Марк, как пришел к себе, лег, так все перед ним поплыло; он устроил голову повыше и в такой позе исчез. Очнулся поздно, идти некуда, на душе пусто. Лежал и думал, что же происходит с ним, почему его стройные планы рассыпаются, жизнь сворачивает на обочину, а из него самого прет что-то непредвиденное, непредсказуемое - он начинает ненавидеть день, ясность - и самого себя.
.................
Нет, нельзя сказать, что пропал его интерес к делу, но рядом с интересом поселилось равнодушие, и даже отчаяние: никчемная жизнь грозила ему из темного угла, а он больше всего боялся пустой жизни. Оттого ему часто становилось тошно, душно, в тридцать пять он не мог смириться с тем, что оказался обычным человеком. Он раскрывал журнал и видел: модные пиджаки удаляются, шикарный английский рокот уже за углом... "сделано, сделано" звенели ему колокольчики по утрам, но и это его все меньше волновало - "пусть... сколько можно бежать по общей дорожке..." Но позволить себе остаться на обочине, ни с чем... как Аркадий, выкинутый за борт жизни? Самому?.. Ему не простила бы мать, и Мартин, конечно, тоже.
Как-то они основательно надрались с Аркадием... Ну, можно ли было представить в начале! Старик, захмелев, завел свою любимую песню:
- Мы вольные птицы, пора, брат, пора
- Туда где, туда где, туда где, туда
- Когда где, когда где, когда где, когда
- Всегда где, всегда где, всегда где, всегда…
.......................................
- А не надоела ли тебе моя рожа? - Марк сам себе надоел.
- Не-е, ты мне кое-кого напоминаешь... Я тоже был идиот.
- Я сам себе надоел, понимаешь?.. Устал от себя.
- Ты еще молодой, нельзя так говорить, дело-то интересное у тебя.
- Дело-то, конечно, ничего... Я сам себе не интересен стал.
- Главное - живи, тогда все еще можно починить.
В тот вечер у них была "шрапнель" - солдатская каша, банка отличного майонеза и много хлеба. Старик всегда беспокоился - "хватит ли хлеба?" Его хватило, и до глубокой ночи они, спотыкаясь, вели сердечный разговор. Вышли на балкончик, что повис над оврагом. Звезды лупили с высоты бешеным светом. "Бывает осенью, - сказал старик, - а луны, этой плутовки, не надо". Он свет луны считал зловещим, в лунные ночи стонал, кряхтел, вставал раз двадцать, жадно сосал носик чайника, сплевывая заваренную траву.
Марк, как пришел к себе, лег, так все перед ним поплыло; он устроил голову повыше и в такой позе исчез. Очнулся поздно, идти некуда, на душе пусто. Лежал и думал, что же происходит с ним, почему его стройные планы рассыпаются, жизнь сворачивает на обочину, а из него самого прет что-то непредвиденное, непредсказуемое - он начинает ненавидеть день, ясность - и самого себя.
